Господь небо и землю, а голландцы - Голландию

Петеру Грооту исполнилось шестнадцать, когда внезапно умер отец. Пришлось бросить школу и пойти работать. Хорошо хоть, друзья отца помогли устроиться на его место докером, иначе матери и двум младшим сестренкам не на что было бы жить. В порту над парнем взял шефство Флорес Ровер, коренастый, неторопливый, с крупными, тяжелыми руками и серо-стальной из-за седины, но еще густой шевелюрой. Его красное от ветра лицо с глубокими морщинами всегда было невозмутимым. Даже тогда, когда неопытный крановщик рывками стал поднимать плохо застропленный штабель досок и они с высоты, словно снаряды, загрохотали по палубе, Ровер лишь коротко бросил: «Не зевай!», молниеносно отшвырнув Петера к борту.

По-настоящему взволнованным своего наставника юноша видел только раз. В тот памятный декабрьский день 1979 года в порту по гудку разом застыли все краны, остановились платформы на подъездных путях. Сотни докеров собрались возле здания дирекции, где проходил митинг протеста против размещения американских крылатых ракет на территории Голландии. Петер чуть рот не открыл от изумления, когда увидел, что через толпу к служившему трибуной контейнеру проталкивается старина Ровер. Как здорово он тогда говорил:

— Все вы слышали, будто здесь три с половиной сотни лет назад наши прадеды снаряжали бриг одноногого Стюйвезанда, отправившегося за счастьем в Америку. Он основал Новый Амстердам, теперешний Нью-Йорк. Так вот мне кажется, что из всего этого вышла скверная история. «Почему?» — спросите вы. Да потому что теперь американцы в Нью-Йорке намерены решать, как нам жить здесь, в Голландии. Не для того мы ее отвоевали у моря, чтобы сделать большим кладбищем. А если мы пустим к себе на порог американских ангелочков с крылышками и нейтронной начинкой, то в один прекрасный день можем сами прямиком отправиться на небо... Чтобы этого не случилось, нам всем нужно сказать: «Нет!» И сказать так, чтобы это проняло наших политиков, которые заседают в парламенте в Гааге. Итак, нет!

«Нет!» — ответили Роверу сотни голосов...

Потом, когда после общенациональной манифестации правительство объявило, что окончательное решение о размещении новых ракет откладывается до декабря 1981 года, Петер Гроот впервые понял, как сильны могут быть люди, если они выступают все вместе. С тех пор он не пропускал ни одной демонстрации и с гордостью нес свои самодельный лозунг «Остановите ядерные ракеты!». Особенно нравились Петеру факельные шествия, когда тысячи огней текли рекой по узким улочкам старого города, бросая тревожные отсветы в темные окна домов. Наверное, когда-то свободолюбивые гёзы вот так же шли сражаться против ненавистной испанской тирании, думалось ему.

А всего через месяц, когда Петер вздумал похвалиться своим участием в сражении с полицией, старик устроил ему настоящую головомойку и даже назвал «сопливым анархистом». Сражение произошло в день коронации королевы Беатрикс. Она направлялась в Королевский дворец на площади Дам, а молодежь вместо традиционных тюльпанов забросала кортеж камнями и объедками. Полиция пустила в ход водометы, чьи мощные струи валили с ног и буквально сметали людей. В ответ из окон домов в полицейских полетели цветочные горшки и кирпичи. На центральных улицах появились танки, но молодежь не отступала, схватки продолжались до поздней ночи. Итогом «празднества» были 210 раненых.

— Это не борьба за мир, а хулиганство. Так вы ничего не добьетесь, только отпугнете людей. Нужно объяснять, убеждать, что американцы навязывают нам свои ракеты и нейтронные бомбы вовсе не для защиты Голландии от нападения русских, а чтобы самим быть сильнее и угрожать им. Разве можно спать спокойно, если дома поставить рядом с печкой ящик динамита?

— Конечно, нет.

— Вот об этом и надо говорить людям, а не швырять камни.

— Дядюшка Флорес, примите меня в вашу коммунистическую ячейку, и я тоже буду помогать поднимать народ на борьбу против угрозы новой мировой войны,— робко попросил Петер.

Старина Ровер тогда от души расхохотался:

— Народ будешь поднимать? Вставайте, мол, мировая война грозит! Все это правильно, только тут одними громкими словами ничего не добьешься. Прежде чем поднимать, нужно людей растревожить, втолковать им, что к чему. Для этого в партию вступать необязательно, да и рано еще тебе. Другое дело АНИВ, их ребята молодцы, поработай вместе с ними. Потом, смотришь, и к нам придешь...

Так Петер Гроот стал членом Всеголландского союза молодежи. Вначале ему давали самые простые поручения. Например, вместе с активистами комитета «Остановить нейтронную бомбу» распространять брошюры, значки, собирать пожертвования в его фонд. А по субботам, когда амстердамцы по традиции отправляются за покупками, Петер превращался в сандвич. Сначала он смущался, когда, повесив на грудь и спину плакаты «Вы знаете, что такое война? Не дайте ей начаться!», приходилось выходить на людные Дамрак, Рокин или Калверстраат. Люди останавливались, удивленно смотрели на столь необычных в оживленной толпе, серьезных молодых ребят. Некоторые откровенно насмехались: «А сами-то вы, дети, знаете?» Другие воспринимали их по-иному: подходили, задавали вопросы, порой спорили.

Постепенно Петер научился находить веские доводы в таких импровизированных дискуссиях, не теряться от «каверзных» вопросов. Тут ему здорово помогла коммунистическая газета «Де ваархейд», которую он начал регулярно читать по совету Флореса Ровера. А за выступление на одном молодежном собрании Петера похвалил даже председатель АНИВ Йохан Босма. В тот раз была жаркая перепалка с леваками, которые с пеной у рта доказывали, что всякие митинги и манифестации пустая затея, нужно, мол, копить силы, а потом одним ударом перевернуть все вверх тормашками.

Когда Грооту дали слово, он постарался ничем не выдать волнения:

— Почти полтысячи лет назад Эразм Роттердамский в своей знаменитой «Похвале глупости» написал про Амстердам, что он знает город, обитатели которого живут подобно воронам на вершинах деревьев. Он имел в виду, что весь Амстердам стоит на сотнях тысяч свай из стволов деревьев. Так вот, здесь кое-кто действительно похож на ворон: только и знает, что каркает во все горло, а как доходит до дела, то прячет голову под крыло...

После этого в зале поднялся такой хохот, что вскочивший было с места главный горлопан леваков так и остался молча стоять с разинутым ртом.

Сам Петер никогда не прятался за чужие спины в острых ситуациях. Товарищи даже упрекали, что порой он слишком рискует и лезет на рожон. Гроот в таких случаях возражал, что, если вечно думать об осторожности, в конце концов можно стать трусом. Отец участвовал в Сопротивлении и сражался с бошами, когда ему не было и шестнадцати. И не боялся получить пулю в лоб или оказаться в концлагере. А тут всего лишь какие-то «ослы» из «Ганза-банды». Неужели пасовать перед ними?

Весной молодчики из гамбургской «Ганза-банды», официально именовавшейся «фронтом действий национал-социалистов», повадились ездить в Голландию проводить уик-энд. Их шайки из двадцати-тридцати человек, все в масках, на мотоциклах со снятыми глушителями с ревом врывались в маленькие городки и селения, малевали на стенах свастики, а если жители пытались протестовать, затевали драки. «Ослами» их прозвали потому, что на грудь они нацепляли плакаты: «Осел — каждый, кто верит, будто в германских концлагерях в газовых камерах убивали людей».

Чтобы отвадить этих новых наци, ребята из Всеголландского союза молодежи организовали свои «летучие отряды», которые по первому сигналу мчались в тот же приграничный Венрай утихомирить хулиганов.

После одного такого воскресного рейда Петер возвращался в Амстердам вместе с очень нравившейся ему Иокой ван Делфт, совсем еще молоденькой студенткой, недавно пришедшей к ним в АНИВ. Хотя накануне Гроот работал в ночную смену, а выехали они рано утром, настроение весь день было отличным. «Ослы» позорно бежали, едва автобус с эмблемой АНИВ на ветровом стекле появился на рыночной площади Винтерсвейка. Ребята сразу же отправились обратно в Амстердам. Иока предложила остаться посмотреть городок, раз уж попали сюда, и Петер, конечно, охотно согласился. Правда, сначала он смущался своего далеко не праздничного наряда — рабочая спецовка и тяжелые сабо, поскольку забежать домой переодеться не хватило времени. Но погода выдалась на редкость солнечной и теплой, Иока так весело щебетала, что день пролетел незаметно. Когда они сели в старенький рейсовый автобус, жалобно стонавший на каждой выбоине, девушка доверчиво положила голову ему на плечо и задремала. Вскоре Петер почувствовал, что веки у него тоже наливаются свинцом.

К действительности юношу вернул пронзительный скрип тормозов. Приоткрыв глаза, Гроот обнаружил, что автобус стоит на маленькой деревенской площади. Он хотел было вновь погрузиться в приятную дремоту, как взгляд наткнулся на нечто такое, что заставило Петера вздрогнуть: в нескольких метрах на него уставился портрет остроносого человека с челкой на лбу. Перед фотографией на мраморной столешнице были разложены значки со свастикой и нацистские кресты. Сзади сгрудились пустые пивные кружки. За столиком, развалясь, с победоносным видом сидели четверо парней в черных кожаных куртках с блестящими заклепками. Столики по обе стороны были пусты. Зато за остальными четырьмя теснились степенные мужчины, хмуро поглядывавшие на приезжих молодчиков. Было ясно, что из-за них вечер у завсегдатаев маленького сельского кафе пошел насмарку, но охотников одернуть эту дрянь не находилось.

Петер рывком поднялся с сиденья и, не отвечая на удивленный возглас Иоки, направился к выходу. Он еще не знал, как поступит, но и оставаться в стороне тоже не мог.

Парни в куртках с ленивым любопытством наблюдали за подходившим от автобуса высоким, широкоплечим юношей с сердито насупленными бровями. Остановившись перед столиком, он обвел сидевших тяжелым взглядом. Потом взмахнул рукой, и физиономия Гитлера вместе со значками полетела на асфальт. Четверка была настолько ошеломлена, что на несколько секунд так и застыла с глупыми ухмылками на наглых лицах. Не спуская с них глаз, Петер медленно отступал вбок, пока не почувствовал, как в бедро уперлась мраморная доска крайнего столика. Трое из парней поднялись и стали надвигаться на Гроота. Четвертый, опустившись на корточки, собирал разлетевшиеся побрякушки.

На Хаутрикстраат, где рос Петер, кумиром мальчишек был хромой Биллем, который много лет скитался по морям-океанам и, по его словам, дрался во всех портах мира. Он-то и учил ребят, как постоять за себя, если дело доходит до кулаков. Гроот хорошо усвоил уроки старого матроса, которые не раз выручали в стычках со шпаной, промышлявшей в их портовом районе.

Сейчас Петер внимательно следил за надвигавшимся первым, коренастым здоровяком с внушительными кулачищами. Такие типы привыкли чувствовать себя королями в пивных, где избить до полусмерти человека, неспособного оказать сопротивление, для них первое удовольствие. Но если преподнести маленький сюрприз, они теряются. Гроот неожиданно принял боксерскую стойку.

— Давно не получал в челюсть? Могу угостить,— глядя в маленькие злобные глаза здоровяка, пообещал он.

Тот окончательно рассвирепел. Прижав подбородок к груди, парень сделал короткий шаг левой ногой. Правый локоть дернулся назад. Сейчас последует коварный удар по почкам. Но Петер оказался быстрее. Его тяжелое сабо, обрушившееся на внутреннюю лодыжку выдвинутой вперед ноги, заставило здоровяка взреветь от боли. Чтобы сохранить равновесие, он нагнулся вперед и тут же получил обещанный хук в челюсть. Чистый нокаут.

Но торжествовать победу было рано. Подкравшийся справа веснушчатый молодчик попытался рубануть противника ребром ладони по сонной артерии. Петер резко откинулся назад на мраморную столешницу, подтянув ноги к груди. Потом изо всех сил выбросил их вперед. Не ожидавший удара парень отлетел метра на три и растянулся на асфальте. В ту же секунду над ухом Гроота просвистела пивная кружка. «Против артобстрела я бессилен»,— подумал он, закрывая лицо и голову руками.

Однако второго «выстрела» не последовало. Когда Петер осторожно отнял руку, то увидел, что двое дюжих крестьян крепко держат последнего из нападавших.

О происшедшем в АНИВ узнали от Иоки, и Петеру, как он сам признал, совершенно справедливо влетело по первое число. Зато, когда обсуждали, кого назначить руководить патрулями во время общенациональной антивоенной манифестации, кандидатура Гроота прошла без возражений.

С рассветом Петер и его помощник Бернард Хойвек отправились разводить патрульных по участкам вокруг Музеумплейн и площади Дам. Делалось это на всякий случай. В АНИВ никто не сомневался, что леваки и наци и носа не высунут. Ведь в манифестации будет участвовать не меньше ста тысяч. Куда этим горлопанам против такой силы...

Правда, прогноз не оправдался. Амстердам, принявший эстафету, которую начал Бонн и подхватили Париж, Брюссель, Рим, Лондон, собрал рекордное число сторонников мира — целых полмиллиона! На его вокзалы в субботу вне расписания со всей Европы прибыли 35 специальных «поездов мира» да, кроме того, свыше 2500 автобусов с манифестантами.

Демонстрации вообще не редкость для голландской столицы. Но такого Амстердам еще не видал за свою более чем 700-летнюю историю. С раннего утра по улицам и набережным, ведущим к Музеумплейн, потекли людские ручейки. К 10 часам весь центр затопило настоящее половодье, полностью парализовав движение транспорта. А трамваи, вынужденные останавливаться за целый километр, высаживали все новые и новые толпы празднично одетых людей.

Петер Гроот и Бернард Хойвек решили устроить свой КП у левого крыла Государственного музея. В случае необходимости отсюда можно сразу выйти на набережную Стадхоу-дерскаде, а затем добраться до любой точкиСтарого города.

К 11 часам полукилометровый прямоугольник Музеумплейн полон народа. Вся площадь, словно цветами, усыпана яркими плакатами и транспарантами. Особенно много черно-желтых эмблем антинейтронного комитета и плакатов, на которых энергичная дама средних лет, символизирующая Европу, решительным пинком вышвыривает американские ракеты из своего дома. Не обделен вниманием и президент США. Петер с Бернардом от души смеются, глядя на плакаты с его изображением. Вот Рейган с лотком торгует вразнос ядерными боеголовками. На другом он сосредоточенно раскуривает огромную сигару в виде ракеты. На третьем поливает из лейки уходящий за горизонт садик, в котором рядами торчат из земли «Першинги».

На огромной эстраде, сооруженной под готическими башенками Государственного музея, начинается концерт. Певцы, актеры, танцоры сменяют друг друга. Люди на Музеумплейн стоят так плотно, что трудно понять, как они ухитряются аплодировать выступающим.

Незадолго до начала митинга Гроот и Хойвек покидают площадь. Нужно проверить, все ли в порядке у ребят, патрулирующих вдоль обоих маршрутов, по которым скоро двинутся демонстранты с Музеумплейн. На Стадхоу-дерскаде Петер сворачивает налево, а Бернард направо, договорившись встретиться позади Королевского дворца на площади Дам.

Однако уже в начале Нассаукаде Гроот понял, что дальше ему не пройти. По набережной навстречу медленно и торжественно двигался нескончаемый людской поток. Непосвященному могло показаться, будто идет народное гулянье. Если бы только не были так серьезны лица и не пешие и велосипедные полицейские патрули, сопровождающие колонну. И конечно, не лозунги и плакаты, высоко поднятые над головами. На разных языках они требуют, призывают, утверждают: «Европа не будет полем боя!», «Рейган, уберите свои ракеты!», «Долой ракетно-ядерные планы НАТО!» Следом идут трое солидных мужчин в генеральских мундирах, жонглирующие «Першингами» и «Минитменами». За ними несколько демонстрантов в погребальных саванах несут атомную боеголовку.

Пытаться переждать поток демонстрантов было бесполезно. Петер решил перебраться на другую сторону канала Сигель, а дальше искать обходный путь.

Переулок, в который он свернул, привел бы в восторг любого туриста. Узким трех- и четырехэтажным домам из красного кирпича, вплотную притиснутым друг к другу, было никак не меньше двухсот лет. Об этом говорили выступавшие из-под черепичных крыш балки с блоками, с помощью которых в квартиры поднимали мебель и тяжелые вещи. Рядом с перекрестком у входа в подвал висела старинная вывеска «Вода и огонь продаются», хотя по утрам хозяйки давно уже не бегали покупать кипяток и горящие угли. В другое время Петер обязательно бы остановился, чтобы рассмотреть ее. Но сейчас нужно было спешить.

Гроот машинально взглянул направо и застыл на месте. По пустынному переулку со стороны Эландграхт катил серый «вольво». Петер выскочил на мостовую и отчаянно замахал руками: ведь движение в Старом городе на время манифестации запрещено! Но машина не остановилась.

Когда она приблизилась, юноша с удивлением обнаружил, что в кабине никого нет. Петер слышал, что иногда автомобили, припаркованные на набережных, сами скатываются в каналы — сдают тормоза. Однако здесь тормоза явно были ни при чем: «вольво» с работающим мотором кем-то специально пущен по этому пустынному переулку, чтобы врезаться в демонстрантов, идущих по Розенграхт, и вызвать панику. Самая настоящая провокация!

Не раздумывая, юноша бросился к машине, рванул переднюю дверцу и... полетел на мостовую: неожиданно легко распахнувшись, она сбила его с ног. От удара о брусчатку он, видимо, на мгновение потерял сознание. Когда Петер поднял голову, «вольво» был уже метрах в тридцати. Ужасно болела вся спина, перед глазами мелькали черные мушки. Но он заставил себя встать и, прихрамывая, побежал за машиной.

Гроот догнал ее лишь у следующего перекрестка. До Розенграхт оставалось всего два квартала, и действовать следовало наверняка. Поравнявшись с открытой дверцей, Петер ухватился правой рукой за подголовник и плашмя метнулся на сиденье. Он даже не подумал, что может сломать руку или раскроить лоб. Главное — остановить «вольво».

Под ногами были две педали. Какая из них тормоз, Петер не знал и поэтому нажал на обе сразу. Педали послушно вдавились в пол, но машина продолжала катиться. «Надо выдернуть ключ зажигания»,— вспомнил он и потянулся к панели. Ключа в гнезде не было. Ручка переключателя скоростей не
двигалась, сколько Гроот ни дергал ее.

И тогда, чувствуя, как им овладевает отчаяние, Петер крутанул баранку. «Вольво» резко вильнул в сторону. Раздался звон бьющегося стекла, противный скрежет сминаемого металла, и машина замерла, уткнувшись в стену дома.

В наступившей тишине за спиной Петера вдруг раздалось громкое, отчетливое тиканье. Удивленный, он перегнулся через спинку: глубоко вдавившись в сиденье, там лежал большой зеленый ящик с множеством отверстий на боковых стенках. На верхней крышке в центре был круглый циферблат, как на старом будильнике. Приглядевшись, Петер обнаружил, что циферблат медленно вращается под прозрачным колпачком. У него мурашки побежали по коже: «Бомба с часовым механизмом!»

Тик-так, тик-так — цифры скачками проходили мимо красной ризки.

...Шесть... пять... четыре...

Мелькнула мысль, что, если выскочить из кабины и броситься на землю, может быть, удастся спастись. Но Петер был не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой.

...Два... один... ноль!

Раздался громкий щелчок. Почти одновременно из отверстий в стенках ящика забили сизые струйки едкого дыма.

«Всего лишь дымовая шашка!» — Гроот готов был кричать от радости. Хорошо, что она сработала здесь, в переулке, а не в толпе на Розенграхт. В поднявшейся панике не обошлось бы без жертв. Именно на это и рассчитывали подонки, пустившие «вольво».

Слезы застилали глаза, дышать становилось все труднее. Но Петер лихорадочно крутил ручки, одно за другим поднимая стекла. Полузадохшийся, он вывалился наружу и захлопнул дверцу. Все. Кабину моментально заполнил дым, словно ее набили грязной ватой. Теперь это было уже не страшно.

Вечером в сводке новостей Петер Гроот с удовольствием выслушал заявление представителя полицейского управления Амстердама, которое тот сделал корреспондентам: «В манифестации участвовало полмиллиона человек, но за весь день в городе не было ни одного инцидента. Если не считать, что на лотке у разносчика бутербродов и прохладительных напитков лопнула бутылка с газированной водой».

В переданном вслед за этим репортаже из голландской столицы Петер обратил внимание на сообщение корреспондента американской телекомпании Эн-би-си Мэлори: «Сегодня в Амстердаме прошла самая мощная антивоенная демонстрация в Западной Европе за весь послевоенный период... Если бы президент Рейган был здесь, он вряд ли остался бы доволен. Старинный город превратился в арену массового протеста против гонки вооружений, против ядерного оружия. К такому протесту трудно не прислушаться».